Ахиллесова пята (продолжение)

У Аньки были светлые, почти белые волосы, бесцветные брови и ресницы и всегда сонное выражение лица. Играть с ней было скучновато, но больше играть мне тогда было не с кем. Все мои одноклассники были в школе, все Анькины ровесники - в детском саду. Я тогда какое-то время, после болезни, не посещала школу, которая находилась довольно далеко, за пределами курорта, в селе. Родители боялись, что я ещё недостаточно окрепла.

Анька же вообще не ходила в детский сад. Мама её работала, кажется, санитаркой в санатории, а отец был слепым, и Аня сидела дома при нём. Отец Аньки был тоже светловолосым, с круглым веснушчатым лицом. Днём он сидел на лавочке возле дома и прислушивался к звукам кипевшей вокруг жизни. Он узнавал всех соседей по походке, сам первый окликал их, вступал в беседу. Поговорить он любил, любил пошутить, побалагурить, и сначала понравился мне своей весёлостью и общительностью. Мне казалось, что он похож на Василия Тёркина, про которого я уже читала. Но потом я заметила, что в шутках его сквозило часто что-то недоброе, какая-то ехидная подковырка было и в репликах, которые он отпускал. Мне было совестно, что я это замечаю: слепой человек, нехорошо его осуждать.

В разгар курортного сезона Анькины родители сдавали одну из своих комнатушек приезжим, которые проходили лечение по курсовке. Днём квартирантки посещали процедуры, ходили к источнику пить минеральную воду, а вечером, принарядившись, спешили в парк на танцплощадку или в кино. Мы с Анькой наблюдали таинственную взрослую жизнь, по малолетству ещё не казавшуюся нам заманчивой. Больше всего в ней нас интересовали пока наряды. Их мы копировали для своих кукол.

Да, всё это шло параллельно. Я читала "Занимательную минералогию", "Рассказы о самоцветах" и "Охоту за камнем" Ферсмана, увлекаясь его описанием экспедиций на Кольский полуостров, в Уральские горы, опьяняясь звучанием слов, вкусных и разноцветных, как леденцы "монпасье": друза горного хрусталя, хризолит, аметист, топаз, самоцвет, кристалл. Я читала пророчество Ферсмана о том, что запасы железной руды в недрах заканчиваются, а добытое из недр железо подвергается коррозии и разрушается, и на Земле в 2000 году не останется ни одного гвоздя, ни грамма железа. И я представляла мир без железа (ошибся Ферсман, железо пока ещё есть на планете), и размышляла об этом всём перед сном.

И в тоже время я играла, как все десятилетние девочки, в куклы, играла запойно и страстно. И тут у нас с Анькой было полное взаимопонимание и единство.

Дома наши стояли рядом. После длинного одноэтажного дома-барака, в котором жила семья Аньки, за забором начинались владения ателье мод. Ателье было белоснежным зданием с колоннами и широкими ступенями, похожее не то на театр, не то на дворец, только размерами значительно скромнее. А сзади этого здания была территория, ему принадлежавшая, но пока не освоенная. Это был, в сущности, пустырь, большая поляна, заросшая травой и одуванчиками. Вот эта поляна была нашим с Аней любимым местом. Ближе к дороге росли высокие сосны и кустарник. Поляна шла под уклон и заканчивалась далеко пригорком, на котором росла земляника, встречались грибы, а ниже, спустившись с пригорка, можно было попасть на вокзал, маленький, тихий, всегда пустой, куда один раз в сутки приходил пригородный поезд из ближайшего города.

Каждое утро после завтрака мы с Анькой встречались во дворе и устремлялись к поляне за зданием ателье. Нельзя было опоздать, дать кому-либо опередить нас. Впрочем, все наши конкуренты были в эти часы при деле - за школьной партой или в детском саду.

Через щель в заборе мы протискивались на заветную поляну и мчались в самый угол, где находилась ОНА - свалка! Огромная груда обрезков, лоскутков, один другого краше. Мы перебирали их, выбирали самые красивые, показывали друг другу, хвастали особенно удачными находками. Розовые шершавые лоскуты крепдешина, белый нежный бархат, нежная, полупрозрачная основа с рельефными, выпуклыми цветами - панбархат, обрезки каких-то ещё тканей, названий которых мы и не знали. Когда мама произносила их названия, в моём воображении возникала клумба с диковинными цветами: креп-жоржет, креп-сатин, креп-марокен.

Из отобранных лоскутков мы мастерили наряды своим куклам, но шить обе не умели и не любили и в основном орудовали ножницами: вырезали дырки для головы, для рук, кое-где наживляли на нитку и любовались произведением своих рук. Ткани были так прекрасны, что сложных фасонов не требовалось, всё выглядело великолепно.

В то утро мы сидели возле своей любимой кучи обрезков. Я сосредоточенно выискивала подходящий лоскуток для мантии из горностая (одну из кукол я назначила королём). Я увлечённо рылась в обрезках, а вот Анька была непривычно рассеяна и думала о чём-то своём. Потом, отбросив какие-то сомнения, она сказала мне тоном заговорщика:

- У меня есть секрет.

Слова её не произвели на меня никакого впечатления. Ну, какой секрет может быть у шестилетней Аньки.

Не дождавшись моей реакции и обиженно засопев, Анька произнесла:

- Ну и ладно. Вот не скажу теперь, ещё пожалеешь.

- Ну что у тебя за секрет? Нечего дуться. Всё равно же расскажешь.

Анька сделала важное лицо и сказала:

- У меня есть брошка!

- Тоже мне секрет! Подумаешь, брошка.

- Красивая брошка. С красным камнем, - значительно произнесла Анька. - Хочешь, покажу?

Брошка меня не интересовала. Даже с камнем. В камнях я любила их первозданность, связь с горами, скалами и расщелинами, экспедиции и поиски, геологические молотки и ДРУЗЫ КРИСТАЛЛОВ. А в брошках - это всё равно, что звери в тесных клетках зверинца на колёсах. Дикие звери мне нравились в дикой природе, а камни - в недрах. Или в моей коллекции. Поэтому я отнеслась к сообщению Аньки равнодушно, чем очень её удивила и обидела. Она знала про моё увлечение камнями (об этом знали все) и рассчитывала на то, что её сообщение произведёт на меня впечатление. Где взяла Анька брошку, я даже не спросила. Наверно, мама дала поиграть, Да и не камень это, наверно, а обычное стёклышко. Набрав охапку лоскутков, я пошла домой.

(Продолжение будет)